Весна 869 года от основания Рима
По улицам Селевкии гостя несли на наемных носилках шестеро чернокожих носильщиков. Колебались легкие занавеси лектики из полупрозрачной ткани. Начищенные бронзовые украшения на ручках сверкали в лучах солнца. Обнаженные по пояс, натертые маслом носильщики шагали бодро. Гость выбрал самую дорогую лектику в коллегии и носильщиков – тоже самых лучших. Держался надменно, смотрел свысока. Шапка черных с проседью мелко вьющихся кудрей, оливковая кожа (лицо, скорее, загорелое, нежели природно смуглое), длинная хатрийская туника с вышивкой, пояс из золотых пластин, на груди – изображение бога Шамша. Двое рабов выступали впереди, расталкивая прохожих на запруженных народом улицах Селевкии. Еще два спутника ехали следом верхами – тоже в хатрийских нарядах, но при этом поверх туник надели они сверкающие кольчуги. Один из всадников был смуглый крепыш средних лет, второй – здоровяк, чьи ноги едва не касались земли, хотя кобыла под ним была не из мелких. А возле носилок шагал юноша, тоже в хатрийской тунике, но без украшений и вышивок и в накинутом поверх синем греческом плаще.
– Ну и зачем нам все эти сатурналии? – спросил крепыш, наклоняясь к сидевшему в носилках хатрийцу.
Хатриец неожиданно ответил на латыни:
– А как, ты думаешь, воспримут в Селевкии появление римского военного трибуна? Уж коли мы вошли в город под чужими именами, то и передвигаться должны по нему не как римляне.
– Хорошо, что на нас никто не смотрит. Тут всяких ряженых полным-полно – вот взять хоть того в шелках… – фыркнул крепыш. – А на хатрийца ты, Приск, все равно мало похож – даже если учесть, что Менений целый час завивал твои волосы.
Шагавший рядом с лектикой юноша хмыкнул.
Трибун не ответил. Весь день ушел на подготовку этого спектакля – да еще на составление послания к Пакору с просьбой принять Илкауда из рода Шамшбораков. Но, похоже, сейчас трибуна занимало что-то другое, а не странный вид римлян в хатрийских нарядах.
– Не понимаю, что ты вообще задумал… Как бы не вышли нам твои планы боком… – продолжал ворчать Кука. – Тебя слишком увлекает сам процесс, и ты перестаешь думать о цели…
– Погоди! – оборвал его Приск. – Видишь вон того человека? – Трибун указал на здоровяка в черной хламиде.
– Вижу… и что? Рожа зверская.
– Это Амаст. Он сильно изменился, но я его узнал… Немедленно… – Приск умолк и оглядел своих спутников. Ни он сам, ни Кука, ни Малыш в своих сверкающих кольчугах для слежки не годились. Взгляд Приска остановился на Менении.
– Живо за ним! Преследуй аккуратно – близко не подходи, но и не упусти из виду. Мне нужно знать, где он живет. Все понял?
Менений кивнул и исчез в толпе.
Послание было вручено евнуху при дворце. Он взял запечатанный пергамент, поглядел на посланца Хатры, что так и остался сидеть в лектике, в то время как послание вручил сопровождавший носилки всадник.
– Возможно, царь царей, сопричастник звезд, брат Солнца и Луны, примет благородного посла Хатры во время большого приема… Тебя известят… Куда прислать ответ?
– В греческий квартал, дом с тремя оливами, что принадлежит Селевку, – ответил Кука.
– Что-то не слишком радостно нас тут принимают… – заметил Кука по дороге назад. – Мы, римляне, привыкли, что двери нам открывают, как только мы подойдем к дому…
– Или мы открываем двери сами… – хмыкнул Приск.
Трибун и его друзья остановились в доме дальнего родственника Дионисия, мелкого полненького человечка, который умел с бешеной скоростью считать в уме и почти весь день проводил в конторке, где что-то записывал то на вощеные таблички, то на папирусный свиток, то в записные книжки из обрезков пергамента. Считал и пересчитывал. Вписывал в свои расходные книги, пока на заднем дворе разгружали тюки с китайским шелком. Хозяина звали Селевком, предки его пришли на эту землю вместе с Великим Александром.
Вручая хозяину поддельное письмо покойного Дионисия, Приск мысленно усмехнулся. Ах, если бы мы точно знали, когда знакомец наш или родственник умирает, когда безжалостная Антропос перерезает нить жизни… Но нет. Человека и нет уже, а мы все еще шлем ему письма, скрепленные печатью, снятой с руки умершего. Упрекаем его в мыслях или надеемся на поддержку. Ищем взглядом в толпе, надеясь на встречу. Порой кажется, что они все еще спешат на встречу с нами – только дороги их стали невидимы.
Поддержка покойного Дионисия оказалась вполне действенной: нежданным гостям Селевк предоставил в доме две большие комнаты и не потребовал платы. А лошадей и мулов поместил на конюшню и велел кормить и холить.
Менений вернулся в дом Селевка сразу же вслед за Приском.
– Этот человек в темной хламиде живет тут совсем недалеко. Дом маленький, но совершенно без окон. И внутрь пробраться можно, только если спуститься по веревке во внутренний двор.
– Почему ты решил, что нам надо забраться внутрь? – изобразил удивление Приск.
– Да потому, что этот тип подозрительный. Я подобрался к твоему Амасту и его спутнику так близко, что услышал обрывок фразы… – Менений сделал значительную паузу. – Неизвестный человек говорил Амасту: «Пакор слишком мешает…»
– Ты точно это расслышал? – нахмурился Приск. – Не выдумываешь, чтобы мне понравиться.
– Точно… потом они разошлись, а я выследил Амаста.
– Сможешь сегодня после заката забраться к нему в дом?
– Попробую. Задача трудная, но я такое умею… – Менений потупился и не стал объяснять, где именно он научился подобным фокусам.