Смерть императора - Страница 26

К оглавлению

26

– И как же я его найду?

– Ну не знаю… Может, увидишь в своем пророческом сне. Как то золото на развалинах.

«Точно, убью Декстра…» – решил Тиресий.

* * *

Когда Тиресий вышел, в таблинии Адриана появился Декстр.

– Я отправляюсь с императором. Надеюсь, это будет мой последний поход.

– Последний? – переспросил Адриан. – О нет, ты будешь и дальше служить. Пока я не стану императором. Вот тогда ты свободен.

– Император еще полон сил.

– Тогда готовься, что поплывешь в Индию.

– Я ко многому готов…

О да, в этом он не солгал. А вот к чему готов Адриан… к примеру, готов к тому, что в амфоре, куда ссыпали сокровища из сундука в доме Александра, отыскалась маленькая шкатулка из оникса. И была на ней та же самая гемма, что красовалась на переданном Приском флаконе. Растение, источающее яд. Аконит. Но для кого предназначался этот яд? Афраний не станет гадать. Он просто выльет содержимое флакона в бокал самой красивой женщины Антиохии…

Потому что не сомневался – рядом с наместником Береника очутилась не случайно. Кто знает, быть может, этим же ядом когда-то наполнили бокал наместника Сирии Германика… Все повторяется в этом мире век от века…

Глава IV
Амаст на распутье

Со многим в своей жизни Амаст мог справиться. Со многим, но не со всем. Ярость – вот что он не мог подавить – как ни старался. Чья-то удача – особенно удача врага – приводила его в такое бешенство, что, казалось, попадись ему этот успешник в руки, сожрал бы живьем.

Приск! Этот человек опять его опередил, опять сломал все замыслы, как капризный ребенок дорогую игрушку. Все, что с таким тщанием построил Амаст. В первый раз Приск вырвался из рук Амаста, вырвался, хотя и покалеченный. А теперь вся работа Амаста в Антиохии сорвалась – поднять восстание в столице Сирии уже не получится ни при каком раскладе… Хорошо, если Беренике удастся отравить наместника. Тогда и снабжение римской армии – да и судьба всей кампании – окажется под вопросом. Но горожане не возьмутся за оружие – об этом уже мечтать не стоит.

Но, похоже, даже самому победителю неизвестно, что именно он предотвратил. Не оценить зловредному трибуну величину своего успеха. Но разве осознание этого способно утешить?

Амаст остановился со своими спутниками в небольшом поместье. Хозяев и рабов пришлось вырезать. Амаст даже не стал насиловать женщин, прежде чем убивать, – так торопился создать из этого дома свою маленькую временную крепость.

Теперь прошло три дня. Зарытые в саду трупы гнили, Амаст же размышлял – ехать в Селевкию на Тигре или вернуться в Антиохию и убить Приска, а потом уже отправляться к Пакору. Смерть трибуна ничего не исправит – это будет просто месть. Чистая месть. Как чистая ярость. Как чистое пламя. И если не загасить его немедленно кровью врага, покоя не будет… никогда…

Амаст стискивал кулаки, скрежетал зубами. Ярость лишь разгоралась, ни вино, ни убийства рабов не могли ее усмирить.

Итак, решено, он вернется. Вернется и убьет.

* * *

После Венериных удовольствий Флавия никак не могла уснуть. Она встала. От бессонницы обычно помогал кусок сладкого пирожка с медом и перцем. И еще – чаша вина с горячей водой.

Но в этот раз, пробравшись на цыпочках на кухню и позаимствовав из корзинки печенье, а из кувшина – бокал вина (вода, не горячая, а всего лишь теплая, нашлась в большом самонагревательном котле). Флавия уселась на скамью, сделала глоток и задумалась… Кажется, она поступила правильно. Во всяком случае, ей так казалось вечером. И сейчас, за полночь, она еще больше убедилась, что не ошиблась.

Землетрясение лишило ее всего – мужа, богатства, дома. Все, что у нее осталось, – милая внешность и римское гражданство. Флавии – двадцать восемь, и, значит, есть всего лишь несколько лет, чтобы позаботиться о своем будущем.

Приск женат. Здесь, в Сирии, он может делить с нею кровать. Но, как только война закончится, трибун снимет военный плащ и вернется в столицу – к жене. Гибель сына – лишняя причина для возвращения, он наверняка надеется, что супруга сможет родить ему наследника. А бездетная Флавия вряд ли осчастливит его малышом.

Женщина сделала еще один глоток и вздохнула. Кажется, теперь она пожалела, что в свое время отказалась рожать и позвала медика, чтобы тот дал ей абортивное питье… Ее до смерти пугали муки родов, пугало, что она станет некрасивой, что не сможет больше, как прежде, веселиться. И вдруг веселье кончилось – и не осталось ничего. Ничего. Прах. И тлен.

Нет, недаром Гай Приск спросил: у тебя есть дети, ты рожала? Он взвешивал шансы… он хотел знать, если он оставит жену… Корнелия… так ее зовут… неприятно называть соперницу по имени… сможет ли та, которая займет ее место, осчастливить Гая Остория Приска наследником. Может, стоило солгать? Сказать, что ребенок погиб во время землетрясения… Нет, он бы не поверил. Флавия не походила на безутешную мать, только что потерявшую малыша. Надо было сказать, что ребенок умер прежде – год назад, допустим… Но вопрос застал ее врасплох, она не успела придумать правдоподобную историю… вернее, она не знала, что нужно Приску. Она – бездетная или – наоборот… она стала хвастаться тонкой талией, но вскоре поняла, что трибуна интересует другое – родит ли Флавия ему сына или нет.

Ну что ж, о Приске придется забыть. А он ей сразу понравился… А может, в самом деле… Стоит немедленно зачать?…

Женщина допила вино и направилась в свою комнату. Было темно – лишь в перистиле горел фонарь – там, где сидел раб, стерегущий дом хозяина. Раб, разумеется, спал. Флавия освещала себе дорогу светильником. У Филона хорошее масло – наверное, он что-то в него добавляет, потому как огонек горит ярко…

26