– Можно нарисовать картинку пожара… – сказал один из живописцев, ставя рядом с центурионом ведро с водой. – Наверное, вот так же горел Рим при Нероне. А правда, что император стоял на акведуке и пел, подыгрывая себе на цитре?
– Байки.
– Смотрелось бы хорошо. Значит, станет правдой… – хмыкнул художник и полез вниз по лестнице – за новым ведром.
Вместо него наверх поднялся Аттий – принес запас дротиков.
– Можно как-нибудь выбраться из города? – спросил Аттий, садясь рядом с Тиресием.
Центурион покачал головой:
– Пока не вижу, как это сделать. Надо ждать, когда подойдут римские войска…
– К этому времени нас всех перебьют, – вздохнул бывший легионер. – Я решил уходить. Завтра вечером. Готовься и ты.
У Тиресия возникло подозрение, что никуда Аттий уходить не собирается, а попросту хочет выставить нежелательных гостей за дверь, чтобы никто более не рисовал на белых стенах его дома черных орлов. Какой глупец!
– Лучше остаться и продолжать оборону… – сказал Тиресий.
– Э, парень, тут ты мне не командир, – оборвал Аттий, чем еще больше уверил Приска в задуманной подлянке. – Я сам служил и знаю, что лучше.
– Понятно…
Тиресий вскочил и спустился вниз. Срочно собрал всех, кроме караульных, в перистиле.
– Я не уйду из дома и вам не позволю, мы все остаемся и будем обороняться. У нас достаточно сил, чтобы защищаться… – выкрикнул центурион. – Вонобий. Ты со мной?
Но человек из Кирены не ответил. Напротив, отступил. И это было плохим знаком – Тиресий ощутил это буквально кожей.
– Разорался тут… – раздался голос из темноты.
И вперед выступил смуглый грек с курчавой бородкой, а рядом с ним еще двое – сильно смахивающие на гладиаторов. До этого часа Тиресий их не видел и не знал. Как они вообще появились в доме – разве что хозяин сам их пустил вечером.
– К вечеру тебя, римлянин, не должно быть в моем доме! – объявил Аттий, выходя на середину дворика.
– Так ты никуда не уходишь. – Тиресий покачал головой. – Я так и знал…
– Разумеется, не ухожу. Уходишь ты. Вечером. Или к следующему утру умрешь.
Тиресий нахмурился. Если бы он был уверен, что Марк Антоний и Вонобий на его стороне, можно было бы попытаться прикончить эту троицу… но нет. Вонобий точно не будет драться. Да и на Марка надежда слабая. Эти александрийцы легионеру Двадцать Второго Дейторатова легиона куда ближе, чем пришлый центурион.
– Я с моими людьми уйду… – ответил Тиресий, и слова его более походили на рычание. – Но не пожалейте об этом…
К утру пошел дождь, и пожар стал стихать. Тит и хозяйский мальчишка остались на крыше дежурить, а Тиресий лег спать. Аррия пришла к нему, легла рядом. Положила голову на грудь. Так бывало всегда. Она лежала тихо-тихо, не шевелясь, потом он просовывал руку под тунику, медленно задирал ее. Она не двигалась, только дыхание становилось прерывистее. Потом она начинала тихо поскуливать и делала слабую попытку вырваться, он удерживал ее и переворачивал на живот. Тогда она на миг замирала и лежала, будто оглушенная. Вновь пыталась вырваться, но он придавливал ее к тюфяку и брал, как берут полонянок, – грубо, жестко, без предварительных ласк и поцелуев. Иногда она лежала покорно, иногда начинала кричать. Тогда он поднимал ее на четвереньки и уж приходовал как в лупанарии. Потом она лежала бездвижная, совершенно безвольная. И тогда он начинал ее целовать, – погружал пальцы в лоно и ласкал холмик Венеры меж ее ног, пока она не начинала постанывать, пока ее тело не откликалось на ласки и не начинала уже Аррия придумывать всякие Венерины утехи. Если уж случался у них третий заход, тогда это было воистину буйство – до исступления, до криков, до сладостных стонов, от которых просыпался весь дом.
– Тирс… что ты со мной делаешь… – бормотала она в такие мгновения.
В этот раз они забылись только на рассвете.
А днем Тит разбудил их.
– Коли Аттий хочет, чтобы мы ушли сегодня, мы уйдем. Я придумал, как нам удрать из Александрии… – сообщил дак.
План был отчаянный. Тит предлагал ближе к вечеру, незадолго до заката, выйти из дома небольшой группой, одетыми в иудейские и персидские одежды. Длинное платье из толстой ткани должно скрыть их римские туники, накладные бороды – бритые лица, шапки, платки – на римский манер остриженные волосы. Аррию предлагалось переодеть юношей и обрезать ей кудри. Тит решил отрубить головы трупам, что бросили в разрушенном доме на пожарище. Чем сильнее они будут обезображены, тем проще будет выдать их за казненных римлян. Еще Тит обещал принести снятую с трупа кожу. Вооруженные, измазанные кровью, размахивая жуткими трофеями, римляне дойдут до неохраняемых ворот (вся стража либо перебита, либо разбежалась) и окажутся на дороге в Аполлонию. Аполлония, правда, недалеко от Кирены, что приснилась Тиберию и стала его самым страшным кошмаром. Но там восстание стихло – после того как город был полностью разграблен, а мятежники двинулись дальше. Так, во всяком случае, донесли Аттию его друзья, которым удалось переговорить с одним из прибывших из Кирены мародером. В Аполлонии беглецы сядут на корабль и доберутся до Лептис Магна. А уж в Лептисе их защитит римское оружие. Когда восстание утихнет, они без труда вернутся в Антиохию. Уплана имелось два изъяна – как пройти по объятому восстанием городу среди резни, как миновать ворота – это первая трудность. А вторая – владелец корабля наверняка заломит огромную сумму. И где взять эти деньги, Тит представлял плохо. Как и Тиресий.
Если бы не Аттий, Тиресий предпочел бы не рисковать и не отправляться в сомнительное путешествие, а держать оборону. Но сейчас выбора не было. Даже если Тиресию силой удастся захватить дом Аттия, без потерь не обойтись. Вонобий и Марк Антоний тоже решили уходить, и уходить по одному. Так что оставалось одно – бежать.