Да и жеребец под ним, издалека казавшийся легконогим красавцем, вблизи выглядел изможденным до чрезвычайности.
– Приск? – Адриан с трудом узнал трибуна.
– Будь здоров.
– И ты… Что с императором?
– Очень плох. Нам приходилось несколько раз останавливаться, потому что думали, что он умирает.
– И это вся армия, которая осталась? – Адриан оскалился. Ноздри его широкого носа раздувались – верные признаки, что Адриан закипает от гнева.
– Марций Турбон, что был с нами под Хатрой, ушел на подавление мятежа в Египет, – спешно ответил Приск.
И хотя Марций Турбон ушел в Александрию еще до начала осады Хатры, трибун не стал уточнять эту деталь. Но об этом Адриан был осведомлен не хуже Приска: о том, что Турбон, имея в своем распоряжении как сухопутные войска, в том числе кавалерию, так и флот, ведет в Египте непрерывные сражения, наместнику Сирии доносили постоянно. К тому же из Александрии всего месяц назад прибыл Тиресий и смог рассказать Адриану во всех подробностях, что творилось в этом городе, как была разрушена гробница Помпея Великого, сожжены базилики и термы. Подробности резни центурион фрументариев опустил – тому, что творили греки в еврейских кварталах, он не был свидетелем. Но видел изувеченные трупы и мог с уверенностью сказать, что греки ничуть не уступали в жутких фантазиях своим давним врагам.
– Но это вся армия, которая была под Хатрой? – продолжал допытываться наместник.
– Эруций Клар, скорее всего, в двух днях пути за нами с основными силами. Снами только несколько вексиляций для охраны императора.
Адриан перевел дыхание. Значит, армия не потеряна. Или Приск недоговаривает?…
– Лузий Квиет, как мне доносили, усмирил Нисибис и Эдессу, – сообщил наместник.
– А если быть точнее – разграбил и вырезал все население. Теперь Траян оставил его в Месопотамии с приказом очистить провинцию от иудеев, после того как Юлий Максим погиб.
Очистить – значит уничтожить. Приказ как раз для звериной души Лузия Квиета. Скорее всего, араб уже справился с приказом. Уж чего-чего, а жестокости этому человеку не занимать. Его, Квиета, надо ликвидировать сразу же как…
– И кто командует этими вексиляциями? – не пожелав продолжить разговор о Квиете, спросил Адриан, ненавидевший Квиета и порой закипавший от бешенства при одном упоминании этого имени.
– Я.
Чья-то рука приподняла полог повозки, и женский голос окликнул:
– Адриан…
Плотина.
Наместник спешился и подошел. В полумраке повозки он сразу разглядел Траяна – тот лежал недвижно, голова его была запрокинута, рот полуоткрыт. Он дышал тяжело. Хрипел. И что-то внутри него клокотало – будто в горле застрял ком и не давал толком вздохнуть.
– Он?…
– Болен… – шепнула Плотина.
Выглядел император ужасно – щеки запали, зато образовался второй подбородок, волосы поредели.
– Будь здрав, наилучший принцепс… – Адриан проговорил это довольно громко.
Веки императора дрогнули, один глаз приоткрылся, уголок рта пополз вверх, вторая же половина лица оставалась недвижной…
– А… – прохрипел Траян.
То ли хотел назвать племянника по имени, то ли просто издал какой-то непонятный возглас.
– Нам стоит подождать, пока остальная часть вексиляции переправится! – воскликнул Адриан, поворачиваясь к охране. – Вот ты! – указал он на одного из всадников. – Позови ко мне префекта лагеря, мы становимся здесь на ночь.
– Император приказал как можно быстрее прибыть в Антиохию… – заметил смазливый молодой человек верхом на рыжей понурой кобыле.
– Ты… – повернулся к нему Адриан.
– Марк Ульпий Фадемий… – сообщил красавчик.
Адриан слегка кивнул – ну как же, он помнил – Фадемий, прежде виночерпий, торчал вечно за спиной императора, чтобы успеть наполнить тому чашу и не забыть то же самое сделать для Адриана. Из-за этого Фадемия сколько раз приходилось пить больше желаемого, так что можно сказать, что именно Фадемию Адриан обязан утренними головными болями и скверным настроением в дни после пирушек.
– Разве виночерпий решает, где становиться лагерем римской армии?
– Я ныне – доверенный слуга императора и его секретарь… – заявил Фадемий.
– Лучше позови сюда Гермогена, – приказал Адриан. – Знаешь, где медик?
– Где-то там… – Фадемий махнул рукой в хвост колонны.
– Ну так позови! – вспылил Адриан. – Я что, непонятно говорю?
Ответь Фадемий – да, возможно, Адриан просто бы сбросил его с лошади ударом кулака, а удар кулака Адриана был таков, что мог уложить не то что человека – быка замертво. Но Фадемий быстро сообразил, что к чему, дернул повод, разворачивая кобылу, и затрусил к последней повозке.
Тем временем появился префект лагеря – хотя бы ему не пришлось повторять приказ дважды – он и сам сообразил, что пора готовить ночевку, и отправил своих людей размечать место будущей стоянки. Охрану уже расставили.
С помощью служанки и Адриана Плотина выбралась из повозки. Августа осунулась и похудела, солнце пустыни сожгло ее кожу до черноты, несмотря на то что большую часть времени она проводила под зонтиком или в повозке.
– Он очень плох, – сказала Плотина чуть громче, не опасаясь, что муж ее услышит. – Я уж и не надеялась, что мы доберемся до Антиохии, Адриан. – Она всхлипнула, мотнула головой и вцепилась ему в руку, ища поддержки.
Тем временем прибежал Гермоген – растрепанный, с вытаращенными глазами, обычно на греческий манер он носил небольшую бородку, но сейчас его бородища отросла лопатой и сбилась на сторону. От него воняло потом и лекарствами, грязный плащ волочился за медиком по земле.